Последний лёд

[Александр Северный]

...
...........................................................................На воле дождь, дождь
...........................................................................На воле ветер в лицо

...................... Пачозерье. Последний лёд
............................. 22-23 апреля 2011 года

900 000 часов, 40 000 дней и ночей отведено мне на земле. Миг, мгновенье, искра в веренице времени.
Не уже ли я лишь лучик мелькнувший раз во Вселенной и исчезнувший навсегда.
Как прожил часы и дни, как провёл, устроил, облагородил, промотал иль распылил в пустоте времени решаю сам и решаю ли вообще.
Задумывался ли, какая малость отведена для пребывания в том чудном мире, что зовется Земля.
Осознаю ли каждую минуту, секунду, час, день пребывания здесь?
Не покрылась ли пылью серости будней это бесценное ожерелье жемчуга, что выпало на мою судьбу.
Достоин ли я его…

Много, много мыслей улетают искрами костра к ночному небу. Ветер налетит, пошумит в макушках огромных елей, покачает их крону и убежит над распадком, сопками вдаль, да и позабудет мир Пачозерья в своих насущных делах. Звезды прячутся под куполом облаков. Темно, тихо, будто в огромной уютной пещере наполненной смелостью потрескивающего огонька, бликами отсветов пламени, да журчанием ручья, переливающегося через рукотворный мостик зимника – ниточки дороги, что связывает ненадежно с внешним миром.

Искорка вспыхнула, ярко раскалилась, понеслась вверх, и там в самой выси мгновенно исчезла. Еще одна жизнь догорела до конца.

Сладко потягиваюсь, усталось негой обняла плечи, и не хочется ни двигаться, не идти к милому козлику расправлять постель. Ноги, ощутив живое тепло, разленились до бессилия. Может прям у костра и уснуть, мысли дремотны, без начала и конца. Приоткрываю веки. Языки костра лижут березовую чурку, играют и пляшут на сосновом корешке в чудном танце.

Стряхиваю немоту и …. Плен. Встаю.

Чуть шевелю дровины, заправляю обмотки в чуни.
Просохли. Завтра с утра побегу на озерину.
Роюсь в кузове, на ощупь. Фонарь в машине, там уж Саня спит, не хочу будить. Найти не могу, что ж придется сегодня зубы не чистить, а так хотелось. Сколь слов себе даю перед сном умыться. Надо ж.

Мягка ступаю двигаюсь к УАЗу. Тихо без скрипа открываю дверцы, бросаю ковры вдоль передних сидений, спальник, взлетаю в уютный дом на тридцать каких то колесах. Тяну ручку. Хлоп.

Внутри тепло, чуть влажно. Ничего. Сейчас. Приваливаюсь вдоль салона. Голова к штурману, ноги на водительском троне. Что-то хотел подумать…

Ночь, переворачиваюсь, расправляюсь насколько позволяет потолок УАЗа, забываюсь.

Дррдзззыыынь, дзынь, сноровисто поет Санин мобильник. Пора вставать. 4 утра.

Истек первый лист Пачозерского повествования, страница перевернулась. Эээ стоп, и что же было вчера…




Пять утра - ранища. Не привычно выезжать в дальнее путешествие с утра. Обычно ехали с вечера, не спеша, собравшись дома.
В городе редкие такси, подмерзший таявший вчера снежок и голубое небо.
Классно, когда нас встречает голубое небо.

Сбор у машины. Моей машины. Стоит на праздничном постаменте. Намедни спустило колесо. Поддомкратил, подложил, колесо расправилось, как новое.

Вещи отправляются из чрева моей буханки во чрево Саниного козлика. Ну, козлик не подведи. Донеси нас коньком-горбунком до Пачозерской сказки.

Козлик небыстро разогнался, подкормился на Лукойловской заправки и пропылив до кромки озера, поскакал в направлении Северного-Ледовитого океана.



Ровно на Север лежит Тучкинская технологичка, ровно на Севере от Архангельска тысячи геологов ищут, и добываю алмазы, и там, на Севере лежит чудесный край Пачозерье.

Издавна сюда шёл Мезенский тракт, сотни мохнатых крепких лошадок, вереницы саней с мехом, рыбой, мясом и другой снедью ехали в столицы Севера и дальше на Холмогоры в Московию и обратно везли розовощеких бородатых поморов, довольных приобретенными подарками, нужными добротными веща и необходимыми продуктами, без которых на севере хватишь лиха.

Ижма – Чидвия – Степановка – Ключевская - Кепино стояли санные дворы, где можно было покушать, переночевать, дать отдохнуть коню, перевести дух от сотен предстоящий и пройденных километров.

Лодемская переправа. Заспанный охранник наводит резкость на УАЗ и выписывает чек по самой полной программе, дав заключение на вскидку: «У вас конь больше двух тон весу».
Чего спорить, деньги всё равно не ему, Североалмазу идут. Палачу. Беру чек, падающий тут же ненужным листочком в стоящий обрубок бочки-мусорки.

«Бам-барабам», - гремят понтоны. «Трам тарарам», - отзываются аппарели. Еще позавчера пересекали Лодьму, стремясь на озеро Ижму, сегодня заруливаем ещё более дальние края.

Деревня Ижма спит. Даже охранник – черная лохматая собака, пристегнутая к воротам лесопилки, с трудом приподняла нос. Повела за нами маслеными глазами, да вновь погрузилась в утренние сладости.

КПП на Светлый, сердце добычи Североалмаза, боль береговых поморов, питающая жила безбрежной страны России.

Брр, до чего строг сторож. Очень строг. Помню его столь лет, совсем не подкупен, как вылитый партиец Ильича. Именно таких отряд 25 тысячников уходил на подъем коллективизации в стране. Если «нет», то на всю жизнь. Говорил ли он когда-нибудь «да».
Отсчитал сдачу, еще пять рублей кругляшок. Шлагбаум поднят.
Прощай Архара.

Козлик запрыгал весело по ухабам давно не грейдированной дороги.



- Лучше, чем до шлагбаума, - произносит Саня, тормозя машину, будем спускать колеса.

Сижу, смотрю, недоуменно: «Спускай».

Сейчас тумблерком щёлкнет, и замерцают лампочки, закрутится стрелка манометра, побежит, показывая скидываемые атмосферы. Он же, подбросив в руке миниатюрный приборчик, сказал: «Пошли».

От же прокол. Посидел, поглядел на сказку весеннего утра, тож выпал на бетонно - промороженную дорогу, скрутил колпачок и, вооружившись черно-камуфляжным манометром под номером два и ключом от гаража, нажал на заветный клапан.

- Ок, как свистит, аж, сдувает, - поёжился, прохладно. Тут ветр-родуй с колеса. Да ни одну, две минуты, целую вечность. Попробуй кА, скачай с 38-ых колес давления с двушки до одного. Про себя считаю десятки, потом плюю на это дело. Жму клапан зубчиком ключа, да поглядываю на бездонную синь, зазеленевшие ели, да зачиревший усталый снег, убегающий лохмотьями по болотине куда-то к горизонту.

С десятого раза электроника показала заветную единичку.

Теперь слева на передке, Саша задок заканчивает.



- Как думаешь, помягче будет?
- Ещё как.

Хлопаем дверцами отечественного автопрома. Лучше вместе, чтоб напарник с другой стороны не выпал. Радостно взвизгнул движок, покатили. Натруженный позвоночник за каких-нибудь тридцатник км, с удовольствием расслабляется на спинке сидения. Ямки бугорки, проходим мягко, почти плывем.

- И чего мучались?
- Да ты ж сам говорил, дотянем до Ижмы, там ровнее будет, - улыбается напарник.

[Александр Северный]

16-й – Окуньково, 17-й – Колодезной, 18 – Пустынка, и пошло поехало, сколько болотец, ручейков, впадинок и бугров, столь и рассказов про си места. Пройдено, провелино, проезжено, в составе и без, в рань и в ночь, в звёзды и непогодь. Мож, я тут родился, смеюся, улыбаюсь, шучу и плету бесконечную путеводную байку Северной тайги.

44-й - Чивдозеро. Чидвия вытекает. Малозалив уже вскрылся, два чирка, увидев нас, задорно удирают в сторону закрытого ещё льдом озера. Раньше столовая стояла, буровики работали. Центр геологоразведки был.



60-й - Вот здесь Сухопаров живет, озеро глубоченное, до 70 метров, раньше сиг под три кило был. Сейчас… Там озерко по середь болота, ещё с вертолета заметил на нём пятнышко кувшинки прям по середке.

Приехали пробовать, точно, дно песчаное, от берега глубина и по серёдке озера, чудный подводный остров. Тогда налима здорова взяли и щуку. Эх, если б не сеточки. Жило б озеро доселе. Да, ладно, голод был, перестройка, кушать хотели. Сейчас не то, еды много. Озера отживают, тольк ленивые сети в воду пихают, да они в основном без ума, то делают. Наука большая сетку правильно занырить. Рыб почти не ловят. Ни в пример нашим временам. Да и понты сеточные пропали. Попробуй, скажи громко: «Я тут сетками кузовок взял». Посмотрят, як на больного, иль поймут, что дома голод, этим и живешь. Всяк в жизни случается. Нечего кого винить. Сам в таких шкурах бывал. На ершах отживался доночных. Вэх. Время, времячко.

Распадок Мудьюгских сетка налево, направо Светлых, как слеза озер. Раньш перевал туристов водников был. Заветный маршрут «Мудьюга – Сояна». Как автотехнологичка легла. Не интересно стало путешествие. Поостыли люди к таёжным краям.

И глухарь, огромный старый седой. Похаживает на краю дороги, будто приглашает нас в тайгу. Привет друзья!
- Здоров друг, мы к тебе, пустишь?



Постоял, посмотрел, величаво взмахнул крыльями и полетел к огромной лесине, что над лесом возвышается.
- езжайте.

Что тут тольк не вспомнишь. И последний выстрел с Патриота на моих глазах. Как в утренних сумерках в упор из ружья расстреляли птицу. Не хозяин я был и прост напросился в компанию на первый лёд. Ребята все хорошие, добрые душой. До сих пор не по себе. Тогда стрелку сказал, никому не говори об этом и не чем тут славиться. Он же поднял птицу за шею, счастливо улыбался. Мясо, мол, домой. Несмышленыш. Неоткова ему охотничьей премудрости и заповедей набраться. Так и тыкается лбом по тайге, шишки набивает. Парень отличный. Выведет кривая напрямую. С кем не бывает.

Сам не пригож. Тож в такой охоте лет с десяток назад, то и более участвовал. Пригласил тогда товарищ. Я ж вольной птицей был. Мог ехать куда хотел. Да и настроение какое-то «перекати поле» было. В душе маята, в миру все ровно, отточено до блевотины. 21-го зарплата. Месяц с понедельника по пятницу с 8.45-ти до 18 – нуль,нуль.

На Ниве подались тогда поодаль от города. Забрались по технологичке, стыдно признаться сейчас по какой, потом по усам лесовозным. Остановились. Тогда лишь снег лёг, дороги промёрзли. Метрах в ста от нас стая тетеревов сидит. Достал мой напарник трубку специальную. Расстояние до метра измерил. Потом мелкашку снарядил с оптикой. Приладил её поудобнее к машине. Сделал поправки в прицеле. И стал, как в тире стрелять. Хорошо птица уж пуганная была. Как первых пару упало, остальные снялись да скрылись за поднимающимся на вырубах березняком.
Настреляли тогда с десяток, иль чуть меньше. Когда до дому товарища доехали, он мне тетерева предложил. Да зачем она мне. Отказался. Да и от охоты такой отказался. Мертвая она какая-то, механическая. И птица, наверно, мёртвая та получается. Вообщем, не моё то.



7 км, и отворотка на 75-ом, на зимник.
Стрельнула ровной просекой в две колеи белых с провалами длиннющих луж.
- Поехали, ждать будем в бывшем поселке геологов.
Не знаю такого, поселок лесорубов, то конечно, хотя кивнуть головой в знак согласия, проще пареной репы.

Доезжаем до второго поселка, точнее пустыря и единственной покосившейся сараюшкой.

- Может дальше. До Отуги. Там в каньоне и подождем. Красивое место, да и по состоянию дороги будет понятно.

Раскачиваясь из стороны в сторону, тыкаясь и рыская носом, падая задком, Узка козлит вперёд. Вешалкой вешу на правой ручке под потоком над дверью, да левой рукой ухватился за держалку спереди под лобовым стеклом. Незатейливое местечко штурмана. Толи дело сзади на сиденья упасть. И лежать, получая постоянный массаж позвоночника да трицепсов с бицепсами. Тут же, как конь педальный. Удерживайся, балансируй, чуть прозевал, правым виском бац об крепление страховочного ремня, что меж дверок прикручен, мудры наши конструктора. Затылком трясь об подголовник. Мягкости, что можно грецкие орехи колоть. Крепка наша промышленность. Иль правым коленом хряк об дверцу, аж взвою от удовольствия.



Ору, хохоча сквозь завывание двигателя, голос приемника: «У меня скор от синяков живого места не останется!»

Ничего, осваиваюсь. Вишу на правой руке, не хуже шимпанзе. Только та левой банан жует. Я ж вцепился в переднюю ручку. Наверно, после 70 километров остатков зимника, если не Ильей Муромцем, то Алешей Поповичем, точно стану.

Несколь небольших поворотов тянутся бесконечно, разбитый балок, так и притулен к дороге. Не хочется о нем вспоминать. Прибрал бы уж кто, кому нужны пока крепкие стены да потолок. Остальное всё выбито и исковеркано.

Падаем в распадок, взлетаем в горушку. Затяжной спуск и каньон Отуги пред глазами.

Речушка чуть пробила в дороге щель. Струится, бежит. Совсем не по весеннему. Отворотка с основной дороги на Пач только и промята. Основная же покрытая толстым слоем осевшего снега. Знать, зиму в сторону Мезенского тракта лишь и ездили.

Останавливаемся. Саня прижимается к обочине.

- Ты чего?
- Да вдруг кто-нибудь поедет?
- Кто тут может поехать, кроме нас, - осталось только пальцем покрутить, где надо.

Проеханные 5 км дают стопроцентую уверенность, что наш конкурент только УРАл с Зилом-131 да ГТТшка. Такая ж техника сейчас просто так не рыскает. Накладно её гонять, даже трогаться с места очень накладно…

Раскладываем стол прямо на дороге. Режем нещадно батон колбаски, буханку черного. Разливаем кипяток из термоса, завариваем чаёк.
Тольк рука к еде потянулась. Наши едут. Точнее знакомые Саши, вместе дальше пойдём со страховкой. Как оно путь то еще, узнай, сложится.

Жмём руки. Перекидываемся репликами по погоде, машинам, тайге. Кратка встреча. Быстрый завтрак. Смеемся над встреченными ими в прошлый раз шестьдесят восьмью УАЗиками, возвращавшимися колоннами с Пачозерья. Специально считали. Там и рыбы то не осталось. Пропускаем асов вперед. Сами за ними притуляемся.



Вдоль долины Отуги идём нормально. Проваленные лужи и дикой высоты колея не в счёт, как молвил Саша, наш просвет 44. Что-то значит не знаю, но по интонации понял. Порвем всех. Две лебедки с передка и задка.



Последнюю лебёдку в ночь дороги поставили, теперь дверца задняя не открывается. Они успокаивают меня ещё больше. Одно дело вперед тянуться к цели. Другое дело задом пятиться, иль назад драпать. То по нашему. Теперь есть два верных путя и оба к цели: «Вперёд» и «Назад и снова вперёд!»

[Александр Северный]

Едем, я ж разглагольствую, пальцем на буранку тычу, и чего на машине поперлись, качает, трясет, кишки и мозгами уж местами поменялись. Надо было на Снежники. Да, Саш, молвил, дальше посмотришь. Согласился потом с ним полностью.



Не успели вдоволь налюбоваться распадком, да повспоминать, как тут летом да осенью квадрили, как зимник круто повернул в гору. Подъем на просеку. Что стрелой к суходолам полетела.

Идет то вверх, взбирается в крутой яр, иль вниз в ручьевину падет, по сторонам молодняк поднялся, дальше лес, старый стоит, не пройти ни пешему, ни конному, видно, как снегоходчики мучались, то выскакивая на узкую обочину, то врубаясь в высоченные колеи. Диву даешься, как они не утонули и технику не оставили.

Через десяток километров показались первые суходолы. Густой порослью березка поднимается. Не понятно откуда она появилась. Раньше луга простирались. Один вывод напрашивается, траву тайги перемешали гусянками тысячные обозы геологической техники, поменялся почвенный покров, начала влага в верхней части задерживаться, и почва плодородней стала. И подлесок поднялся.
Жаль травянистые степи-суходолы и их несвойственную Северному лесу красу.

Ура! Выскакиваем на чистый открытый участок местности. Дышится легко. Солнце заливает светом склоны невысоких сопок-берегов, снег сбежал, укрылся в распадках и густых ельниках, да на южных склонах держит позиции. Местами на равнине открылись большие участки протаявшей прошлогодней травы. Под покровом леса можжевельниковые заросли топорщатся изогнутыми лапами к свету. Замечательный кустарник-дерево. И аромат от него изумительный, и вид радует глаз. Говорят, что гектар кустарника, целый микрорайон города может обеспечивать кислородом. Получается растение будущего.

Пересекли суходол и дальше краем болота двинулись. Ребята нас поджидают. Руками машут. Показывают объезд.




Да мы не из робкого десятка, прям по колеям рулим. Машина почти ложится на бок, со стороны, кажется, ложится, на самом деле запас устойчивости есть. Надо просто медленно ползти, что пружины не сыграли и не кинули в сторону.



Остановка, да и последняя встреча с ребятами.



Поглядели они на нашу технику и её возможности и поехали дальше без перекуров и ожиданий. Они в свой угол Пачозерья – мы в свой. Так больше и не встречались. Да и за чем. Коли душой едешь отдыхать, то средь безмолвия и одиночества лучшее место будет. Последнее время заметил, что вдвоем вполне комфортно, да и большую часть времени один проводишь. Какие-то дела, желания, труд, находки и день пролетел. Разве, что за обедом иль ужином побеседуешь.



…Катушка крутится, вертится, мотается новая нить на шпулю, готовится новая удочка, к новым походам, к новым рыбалкам, открытиям и приключениям. Сёмка увлеченно смотрит за роликом. Забавная штуковина. Папа на неё рыбку ловит. Может и я когда буду?
Конечно, будешь сын. Россия идет вперед и все у тебя будет и прошлое, и будущее.



Колеса машины крутят вперёд, рвут подтаявшую колею, разметывают в стороны первую проступившую глину. Летят брызги, шумит вода, упирается в бампер, лезет на капот и в салон. Ишь, весенняя проказница куда забралася.

Мелькают повороты, прямые подъемы и спуски. Остаются под колесами пучины непроходимых болот. Тольк летом тут побывавший может предположить опасность пребывания машины на небольшой открытой полянке, иногда чуть больше сотни метров в окружности.
Да опытному водителю чернота подскажет, что может его поджидать.



Срезали их в трескучие морозы ГТски, за ними ГТТшки рискнули, потом уж «сорви голову» автоводитель проехал. И чего огибать по кромке, когда на прямую ровнее и короче.

Ба, это, что за чудо. Неужели ГАЗон-63-ий стоит, папа ГАЗ-66-го, и всё еще на ходу.



Подъезжаем ближе, рассматриваем отлично восстановленную машину, чудные колёса. Их то, конечно, зря поставили. Не справится движок 63-го с такими махинами. Вот и оставили машину вдали от дома. Когда заберут, неизвестно. Может и век тут коротать. Сколько так техники по лесам целой попадается. Редко у кого рука поднимется курочить заслуженные машины. Стоят, надеются, ждут-пожидают хозяев.

[Александр Северный]

Местами появляется желание сзади подвесной моторчик подвесить, да колеса под раму поджать. От бы стартанули!
Да волна по бережку побежала, похлестала сверху залежавший снег, пошевелила ленивца.



Местами дороги больше, чем воды. Только, когда по луже идёшь, то равнехонько, тут же кидает, как неваляшку со стороны в сторону. Да иногда по кругу. Уматывает жуть. Как Саня руль то удерживает, я б на своей буханочке уж давно, где-нить притулился.



Бумс, опять головой грохнулся. И по делам, не заглядывайся на плывущие за окном лесные просторы Как вы хороши весной одна к другой ёлочки, берёзка к берёзке, стоят красивые вдоль дорожки



Степановка, стоит ГТТшка, кто-то выглядывает из балка. Нам дальше.

Ключевская, здравствуй, опять мы к тебе на постой.



Помнишь меня. Я в декабре тут останавливался. У тебя передыхал на мотособачке. Воспоминаниями душу мне тогда отогрела.
Спи спокойно.
Мы обязательно вернёмся.
…Пора вернуть эту Землю себе…



Следы свежие. Заяц беляк проскакал вдоль трассы. Видать, тут наст крепче держит. Меньше лапы рвёт. Хитрый «жук», не обманешь



Ручьи пробиваются чрез колею, журчат, бегут, живут,



и устремляются даль, заполняют ложбинки, приямки, озеринки.

[Александр Северный]

Остановились, дух перевели. Что-то повело вперёд, может ноги размять захотелось, да пальцы в кулаки сжимаю – разжимаю. Немота проходит, аж иголочки запотыкивали. Оглянулся, эх, может в рай попал. Руки крыльями расправить хочется. Ах, мА, класс, что меня родила! И Саня догоняет. Заземление моё Мож так бы и шёл по солнечной тайге, без груза, вдыхая бесконечно весеннюю свежесть после зимней спячки. Да рыбалка ждёт, напарник торопит. Жизнь течёт чередом. И река бежит в берегах, и плыть нам по ней долго и счастливо.



Теперь в гору, пять км болотами, и спуск в низинку.
Слева ушедшее под землю озеро. Лёд провалился в центре в воронку и лишь в самой глубине небольшая площадка. Возможно, вода осталась. Интересно засверлиться, проверить есть ли рыба. Предлагаю. Да Саша не приклонен, рулит дальше на Пач.

Дорога жмётся под сопку. Летом выше пояса воды, под метр будет, может больше. Сейчас по льду ровнехонько. Срезаем чрез болотистую прикрытую пока снегом ручьевину, взлетаем в гору.

Вспоминаем, тут я на квадре перевернулся, тут Патруля вверх на лебёдке тянули.

Скоро суходолы. Мотает так, и хочется, чтоб быстрее прекратилась нескончаемая дорога.

Солнце пригревает сквозь стекло. Будто лето заглянуло на минуту.

Прямая, ручей, тракт залит до самого горизонта. Наше любимое место для купания.



Плывём, плывём, плывём.

Впереди гоним волну. Величаво, торжественно, как ледокол по реке. Иль расступайся в стороны, иль под колеса ложись. Рать идёт.



И расступись льдины, нас пропуская.

[youtube]6dzeSB21jw8[/youtube]

Появилась сосна, рощи лиственницы. Лес просторнее с полянами. По лету трава растёт, не мхи. Становится суше. Скоро отворотка к Пачозерью.

Появилась сосна, рощи лиственницы. Лес просторнее с полянами. По лету трава растёт, не мхи. Становится суше. Скоро отворотка к Пачозерью.



Боры, как светлы они весной. Белый в крапинку снег, с проседью пробившегося брусничника, желтые стволы на фоне голубого неба и зеленые, еще с желтым зимним отливом кроны, поддерживаемые снизу могучими узлами ветками. Некая крыша разделяющая небо и землю, скрывающая за вуалью постижимое от непостижимого, жениха от невесты. Таинственность, наполненная радостью просыпающейся природы.

Видно далек. Путь читается за дальними склонами, снегу мало, можно в любом месте притулиться иль рядом ехать не спешно.



С грохотом выплывает местный монстрик. Тракторист пытается перекричать рёв движка. Половину по жестам, половину по долетающим с ветром обрывкам фраз понимаем, что идёт целая колонна.

Что ж прыгам в сугроб, раскидывая сырой снег по сторонам, как воду. Колеса режут бело серое покрывало легко и непринужденно. Остановились.

Наблюдаем вереницы выходящей из тайги техники – буровую с Суксомы вывозят. 55-ка остановилась напротив. Интересуемся, что и как. «До буровой уж не пройти, на болоте лёд кусками всплывал, так мужики бегали на Суксому, мелочёвка поклёвывает, налимчика принесли».



Ладно, оставим Суксому на следующий раз, нацеливаемся в сторону Сола и Пача.

Обоз продрал середку дороги, сани-волокуши сравняли колею. Ехать ровно, будто по асфальту. Разве, что на горках юзит задок, да иногда в невидимые ямки проседаем, проваливаемся.

Развилка. Дальше пробитый в основном УАЗками зимник. Весь покрыт на подъеме снегом. Что значит, гусёнки не лазали по дороге. Поднимаемся наверх.

[Александр Северный]

Встречаются сухие места почти без снега. Уютные полянки, хоть картошку сажай.

Стоянка с отвороткой на Солозеро. Раздолбанный столик сиротливо стоит слева. Мусор повсюду. Вытаял. Любуйтесь рыбаки и таёжники на наше рук дело.

Не будем о грустном. Снова ныряем в сосновый бор. Спокойно проходим две не протаявшие лужи-чачи. Спускаемся в ручей. Ого, он даже не течёт. Просто, наполнена чаша водой. Прокатываем ямку, взбираемся на другой берег с поворотом вправо в гору. Движок жужжит не натужно, сколь там понижаек, что махину легко тянет вверх.

Бора, бора, сосны, снег, небо, брусничник, пошли стоянки - заезды. На джипиэсе озеро, подать рукой.



Последний спуск, ручей Злодейка.



Здесь и встанем. Легко перекатываемся через мост.



Нам дальше не надо.



До озера 50 метров и никого. Что ещё душе угодно.

На мусор стараемся не обращать внимание. По ходу дело лишнее отправится в костёр.

Пока остановка, обед по быстрому и на лёд.



Как там она рыба?
Поднимется ли сегодня хариус с ям к реке?
Будет ли клёв?

Перекусили быстро, разве чуток за приезд и предстоящую рыбалку.



Собрались быстро, солнце уж за полдень перевалило. Время к трём. Разве усидишь, будто иголки в одно место



Саня взял волокушу, я то, как опростоволосился, придётся экипировку на плечах таскать.

[Александр Северный]

Тропинка по лощине вдоль ручья протаяла. «Как на лёд то попадём?» - маюсь вопросом. Мож по дереву, где переползать придется.
Здорово! От берега ко льду идёт полоска торных следов. Хорошо за зиму промерзли, сейчас по ним, как по мостику, легко попасть на лёд.
Медленно двигаюсь. Ноги пошире ставлю, ступни от льда не отрываю. Минимальная нагрузка. Страшно, сквозь тропку уж торчат протаявшие трестины.

На льду!

Буримся сразу у выхода Злодейки. Саша запускает эхолот. Море рыбы. Глубина полтора метра. Уды в воду.
Молчок.

Пробую на блесну червячка подсадить. Тишина.

Бурю еще одну лунку с другой стороны языка-промоя. Тоже никого.



Что ж идём к месту впадения реки Солохи.



Она витиеватой излучиной врезалась в покрывало Пачозера. Надо сколь льда вытаяло. Пытаемся искать мало-мальски пригодную ямку для лова. Вдоль промоя трава-мель. С краю видно, что на течении глубина. Да разве туда закинешь зимней удочкой. Лишь остается облизываться да осторожно следовать через протаявшую траву к свалу в основное озеро.

Бурю. Будто нефть добыл. Попадаю в самый край свала. Из лунки вырывается фонтан черной илистой вода. Дно зацепил ножами.

Сдвигаемся метров пять, глубина 4 метра. Ух, и перепад. Пробуем ловить. Никого.



Что ж идём к центру залива, поближе к промытому языку. Видны ветки на льду, знать по зиме жерлички ставили. Да в тоже время стремновато ходить.



Ледок совсем тонкий. Чем ближе буришься к промою, тем меньше витков бура уходит вниз.
Не доходя с десяток метров до края, толщина льда сантиметров пятнадцать. Дальше страшно, да и лёд по весне опасный. Не гнётся. Просто сразу проваливается. Встал и ты уже там, купаешься.

Метров с полсотни отхожу от края. Здесь безопаснее. Начинаем настырный лов. Подкидываю у дна, замираю. Глубина метров семь-восемь. Должен же там рыб быть.



Тычок передаётся в руку. Долгожданный и в тоже время внезапный. Промахиваюсь. Прекращаю крутить головой по сторонам. Теперь сосредотачиваюсь на кончике хлыстика. Подброс, замирание на две четверти от дна. Лёгкий наклон вниз, будто кто-то стукнул по кончику. Через плетёнку поклёвка моментально передаётся на уду.
Подсечка молниеносна. Быстро вывожу рыбу к верху. Чувствую, что не крупная.
Главное первую поймать, да посмотреть ей в глаза.
Несколько шагов отступаю от лунки, чтобы ускорить процесс подъема. Шаг, ещё шаг, пячусь назад, как рак, махаю рукой за спину. Брызги из лунки и на лёд выскакивает розовопёрый малюсенький окунёк. Праздничный наряд. Что ж, добро, пожаловать! Рыбалка началась!



Вновь запускаю блесну. Сам хватаю окунишку и быстро бегу к соседней лунке. Ставить кружок. Ведь договаривались с Саней не брать жерлицы, просто так поохотится за полосатиком и зубастой с блёснами да балансирами. Взял. Теперь разве утерпишь, оставишь их в покое. Не-еее, обязательно надо поставить. Да так, что все интересные места охватить, иль хотя бы часть. Вот же непоседа.

.........Я продавал свою душу по частям, по кусочкам, по капле иль может я делился ей, просто так бескорыстно
.........и все достигнутое лишь плата по моим делам (из цикла пустых мыслей).

Бегу обратно, как там блёсенка поживает. Ого, червя кто-т обглодал. Было уж такое. Пока смотрел на сколь можно к промою подойти. Вернулся, червя нетути. Думал, сам спал. Два раза – это система. Кто-то им интересуется. Наживляю нового. Саня говорит: «Экономь, на хариуса не хватит». Да чего их экономить, замечено точно, надо всегда всё потреблять по полной программе, ну например, как у меня любимая начинает ягоды есть с самой крупной и самой спелой. Первый раз я даж оторопел. Я обычно самую худую выбираю, и как бы двигаюсь к вершине наслаждения и удовольствия. Она же хватает самые вкусные. Меня тогда заело, ей и выложил, что о её хамском отношении думаю. А она в лоб: «Дак ты всегда самыми невкусными ягодами питаешься, я же самыми - самыми». С тех пор крепко задумался. Вначале трудно было себя переубедить. Попробовал. Поставил перед собой миску с черешней. Налитые чёрные красавицы, есть и поменее тёмные, чуть с краснотой, есть и совсем красные, начал с самой - самой. О! Какой супер. Съел десяток суперов. Вродь наелся. И чувствовал себя королем, пока ягоды прелестницы отведывал.

С тех пор и по наживке перестал экономить. Наживляю столько, сколько душе угодно, и интуиция подсказывает. Даже пусть это будет самый последний червяк. И ем в походе вначале самое вкусное, потом всё оставшееся. Это, конечно, неправильно. И не надо с меня пример брать. Просто я так делаю. И мне так нравится.

Наживил червяка Старателя, при том просто проколол его насквозь, он будто висюлька на крючке извивается. Запах же пошел, аромат червячный. Будто спецдухами пооросил себя. С удовольствием бухнул в воду. Блесна дна коснулась.

Подкинул замер. Еще разок. Тырк. Я на готове. Того и ждал. Мах и пячусь от лунки. Малехонький идёт, да мне в удовольствие.

[Александр Северный]

Да и заметил еще интересную особенность, когда на озеро приходишь, лучше начинать с блесны, в которую веришь. Чаще веришь в последнюю, на которую и клевало на последней рыбалке. Потому я с «Нимфы» начал. На неё на Паче полный отстой, зато на Полте просто окунь в неё влюбился. Вот и думай, то ли время не то, то ли вода разная. Здесь совсем никто её не видит. Подумал, прикинул, что читал в инете о повадках рыбы. Самое прикольное, что цвет блесны напоминал раскраску местного окуня. И получалось, что менять то цвет не надо. Значит форма. Решил двигаться ближе к широкой рыбке. В озере плотвички много. Остановил взор на «Кобре». Потом и первая поклёвка случилась.



Как блесну подобрал. И стал на неё окушок подтыкивать. Начал игру подбирать. Оказалось, что кроме обычного подбрасывания и замирания на разной высоте и различии во времени пауз замирания и высоты подброса, можно и другие пируэты придумывать. На них позже остановлюсь. То от прямого повествования сегодня очень часто в сторону сталкивает иль так надо, иль настроение такое бесшабашно весеннее.

После постановки второго окушка на жерличку. Клёвок больше не было, и стал перемещаться по лунам. При том бурить одно удовольствие, две-три лунки в лёгкую. Лед всего то под полметра. Лишь бы нож на буре не открутился. Из четырёх винтов один постоянно стравливал. Пробурю пару лунок, покручу отвёрткой, потом плюнул, без разницы, что отверткой, что пальцев. Всё равно через пару лунок подворачивать.

Саня меня обвинил в жмотничестве. Чего, мол, новые ножи покупаешь без новых болтов. Я ж лишь посмеялся в усы. У меня первая пара ножей. Ещё с покупки не менял. Хоть и рыбалок тьма, и лунок уж под сотен пять точно им дали.

Бывает, попадает инструмент или вещь, которая работает не останавливаясь и бесконечно долго. Иногда уж надоедает ей пользоваться. Она же без устали трудится и трудится тебе во благо.

Так с последним китайским стеклянным термосом было. Дал себе слово его разбить и купить новый железный. Этот же монстр двухлитровый китаец так тепло держал, что не раз меня обжигал ядреным чаем на морозе. Бывает застынешь. Пальцы еле ворочаются. Побыстрее чайку в железную пробку-кружку наливаешь. Хвать её пальцами. Вначале ничего понять не можешь, пальцы то замерли до бесчувствия, потом в миг резкая боль. Прям так, без медленного нагрева сразу ожог на морозе. Коль успеешь крышку с чаем на кузов садануть, то мило, коли нет, летит и льется обжигающий чай в сугроб.

Не любил я свой термос китайский за это и в то же время тайно гордился им. Ждал, что он всё же когда нить разобьётся, и приобрету я железяку. Бывало, прыгнет каракатица на ухабе, иль долбану кузовом об лёд, поскользнувшись, и жду чая подтеков с донышка кузова Северодвинского. Их нет и нет. От же дела!

Уж и корпус стал ржаветь понемногу. Правда, металлическим там единственный винт был, что дно держал. Да краска с прекрасным китайским цветком пооблупилась. Колба же не билась. Начал я подозревать, что она внутри железная. Нет. Загляну внутрь - стекло, сияет, отливает. Надо же так. И вот на третий иль четвертый год моих испытаний, когда уж и не верил, что судьба термоса могла закончиться, на весенней рыбалке, когда дни длиннющие и на море клюёт лишь минутами, часы же греешься на солнышке, поднял я термос за ручку вверх, уж наливать хотел. Донышко корпуса на моих глазах отделилось и колба с уханьем, как ракета, хлопнулась вниз на лёд. Рассыпался термос на мелкие зеркальные осколки. Посмотрел на него, как на старого доброго товарища. Столь вместе дорог прошли. И оставшись без чая на весь день, призадумался, о смысле жизни, друзьях и верных вещах. Что служат нам безотказно и не требуют нашей любви взамен и понимаешь им цену, когда теряешь.



Несколько окушков, мал мала меньше, и больше никого. Уж с десяток жерличек поставлено. Матросик же обнаглел. Стал просто в раз червя с блесны срывать. Насаживаю два, дак успевает до того, как подсеку два раза блесну дёрнуть. Подниму «Кобру» вверх, она уже чистая, будто облизанная. Пробовал опарыша добавлять. Дак и его на раз сдирают. Похоже, наткнулся я на академию объедаловов. Натренировались на рыбацких мормышках за зиму. Оставшиеся путем естественного отбора до того профессиональны стали, что в миг обчищали меня. И снова требовали новых червей и опарышей. «Ф…. Больше не дам». И перехожу на другую лунку. Там тож самое. Профессионалы за работой. Мы ж без наживки со скоростью света остаёмся.

Саня на мормышку изголяется.



Надо ж для жерличек. Хоть десяток живчиков изловить. С лунки на лунку переходит. Пробует, где у меня клевало да не попалось. Смешно, на малёхоньку мормышку с наживкой, иногда по показавшим себя лункам совсем не клюет!



Погодка разгулялась великолепно. Не верится, что на завтра циклон со снегом и ветром обещали.
Не, не верится:)



Пробежался с буром, лунок наделал под кружки. Осталось живцов наловить. Самая малось



Стал крутить головой, что где и как творится. Через протоку на той стороне. Туда на лыжах подкрепление прилетело. И вдвоем отчаянно бурятся. Залив вдоль и поперек весь избурили. Потом уселись в любимое место. Там хариус когда-то поднимался, и притихли, потеряв веру в успех от разведки.



В конце промоя, где лёд совсем черный, и струя прижалась к высокому берегу, рыбачок примостился.

[Александр Северный]

Привёз его наездник на мотособаке. Откуда-то с озера. Рыбак под ёлку забрался, вытащил оттуда снасти, волокушу и уселся на лунки. Давно здесь всё знает. Сидит, как у себя дома. Правд, иногда мимо сидюльки - ведра присаживается, Саня сказал. Мож притомился за день. Да и когда ближе к нему подошел, очумел, от вида того, где он находится. Лунки набурены на черном льду. Сам же по полоскам старых лыжней передвигается. Они белого цвета и явно выделяются на фоне тёмного льда.



Его ж товарищ, развернулся лихо и унесся вдаль. Да слышу вдруг, голос мотоживотного оборвался. Поднял глаза. Животное тонкой полоской с волокушей на горизонте остановилось, рыбак же наездник пластом лежит на льду. Не знаю чего и делать, бежать смотреть, мож разбился в усмерть иль рыбачить. Его ж напарник, как на луках сидел, так и ловит. Вот же оказия. Поглядываю на происшествие. Потом лежачий бугорком стал, знать аклимался. Приподнялся и к буксировщику заперемещался. Ну, ладно, всяко бывает. Уехал.

Вот и гляжу на опытного в сих местах рыболова, что под берегом примостился. Пригляделся, у него рыбки серебристые прыгают.



Величиной с сорожку, может поболее, только узкие, узкие.



Подобр-рался поближе. Лунки в его сторону побурил. У меня там не клюёт. Дальше совсем стрёмно идти, промои со всех сторон. Остановился. Ну его. Да и лёд уж около четверти. У рыбака под берегом несколько рыбок.

Потом слышу, радиостанция сработала. Вытаскивает рыбачок из-за пазухи говорильник. Оттуда голос:
- Леха, как хариус?
- Семь штук поймал, правда, мелкий.
- Крупные есть?
- Нет.

Какой же он мелкий. Он прост мисиписечный. Я то думал, что за рыба у него. Потом узнал, что это рабочий с местной буровой. Оказывается на берегу Пача буровая стоит. Еще две недели будут бурить. Потом оставят до осени и только тогда вытащат.

Настроение ловить около местного рыболова сразу пропало.



Переместился обратно поглубже, поближе к промою, в серёдку озера почти. Так стою, ни о чем не думаю. Напарник за спиной недалече ловит. Тоже по краю промоя. Ждём харя. Может выйдет погреться.



Я ж подбросил блесну, отпустил, подбросил, отпустил, остановил. Саша подошел, говорит, у рыбака на другой стороне хариус крупный попался. Успокоил его, то ни хариус, то щуренок. Разговаривал уже с лыжником. У него по нашу сторону жерлицы с вчера стоят. Ни одной поклёвки за ночь, ни одной за день. От дак клёв попали!

И вдруг в руку удар, почувствовал, даже потом пытался вспомнить, видел ли я поклёвку иль просто ощутил.

Сам бегу руку кверху от лунки. Саше ору, что мочи: «Беги к лунке. Подстарахуй рыбину!!!» В уме уж полукилограммовый хариус обрисовался. От он красавчик сейчас на льду будет.

В лунку завел, дальше Саня рукой плетенку схватил, за что потом был наруган и вытащил … на лёд щучку.



Какое же было мое разочарование. Да пришлось утешиться, что уха у нас с одной поклёвки получится. Так же хорошо в первый вечер на озере ушку сварить. Да и Сане объяснил, как подстраховывать крупную рыбу. Хорош не хариус был, то последствия с обрывом губы или сходом были бы печальны.

Смотришь в лунку, ни леску, ни плетенку не трогаешь. Как рыбья голова попала в лунку. Навостряешься, ждёшь момента, когда нос рыбы воздуха коснется. В тот момент молнией ладонью вдоль рыбы ныряешь, пальцы друг другу и, прижав рыбину в районе жабр к краю лунки, выбрасываешь трофей наверх. Нельзя до этого момента рыбу трогать, плетню иль леску ни в коем случает. Иначе обрыв не минуем.

Щучка поймана,


Жерлички доставлены, рыбка молчит, солнышко за макушки и легкую хмарь убежало, то обещанный циклон с северо-запада наползает облаками. Затягивает небо. Завтра представится в красе своей.

Сегодня же тихий вечер в густом ельнике у журчащего ручья.
Появляются порывы ветерка. Ощутимо холодает.



Что пойдем, похож, сегодня хариус не поднимется в Солоху.
- Пойдём.

На обратном пути замечаем, что под самый берег ни одной жерлички так и не поставили, да и сил больше нет, да и желание на жерлицы чего изловить не столь сильное, похоже, оставили его на Полте.

Тёпаем, шуршим ногами по льду. Скрываемся от озера под сенью разлапистых лесин. Мягко ступаем по слабо намятой моховой тропке. Вышли на опушку.

[Александр Северный]

Белый Лис ждёт нас.



Пора и к ужину. Готовим. Для начала забрались в ручей.



Саша бойко чистит картоху, даж переборщил. Пришлось откладывать на завтра.



Мне ж щучку почистить выпало. Удобно на берегу ручейка. Почистил чешую, смыл ножик, снова чешуек набрал. Порезал рыбку аппетитными кусочками. Объедение!



Запалил костерок для душевного тепла



Загрузили картошку, мелко порезанную, в котелок, ждём, когда закипит, да минут пять поварится. Потом рыбку заложим.



Меж делом нахожу в Злодейке ручейника. Можно на них попробовать. Заправляю ёлку в воду, выбираю, где поглубже ямка. Завтра стряхнём на снег. Будет новая наживка.

Прикидываем, как спать располагаться. Сидения передние долго снимать. Так сзади слишком коротко в салоне. Саня лишь один по диагонали более - менее уляжется. Мне остается либо на передних сиденьях расположиться, либо у костра. Сам на небо поглядываю. Коли ночью снег зарядит, то у костра сыровато будет. Сил же навес делать, уже нет. Сидишь, руки опустил, на огонёк смотришь и до того хорошо. Так бы весть век сидел и глядел на язычки разгорающегося пламени. Да на ночь надо хотя бы березу завалить да раскряжевать.

В салоне коротковато. Ладно, Саш, разверни машину, носом на подъём, да спинки сидений насколь можно опусти. Попробую в теплой машине. Сегодня уж так передохну. С устатку в любом маломальском пригодном месте усну.

Саш, развернул машину, оборудовал себе лежбище.

Тут и ушка подоспела.



Отведали с удовольствием, да щучкой полакомился.